Миллионы Стрэттон-парка - Страница 58

Конрад легко узнавал правду, когда она гремела у него в ушах. Более того, он был реалистом, когда дело доходило до угроз, которые, как он понимал, могли быть выполнены. И на этот раз он быстро оценил ситуацию. Он повернулся и в сопровождении жены и Дарта покинул полукруг. Оглянувшись на меня, Дарт широко улыбнулся, сверкнув зубами. На голове у него сверкнула розовая проплешина, чуть прикрытая пушком, о чем ему совсем не хотелось бы знать.

Я повернулся к Киту, который все еще стоял набычившись, выставив вперед голову, и продолжал метать глазами молнии.

Сказать мне было нечего. Я просто стоял, я не бросал ему вызов, а только старался дать ему понять, что мне не нужно ничего: ни еще одного нападения, ни его отступления, ни унижения, его или моего, все равно.

Стоявший за моей спиной Форсайт с ехидством подначивал:

– Давай, Кит, давай, дай ему. Чего ты ждешь? Врежь ему, пока можно.

Подначивание неожиданно имело обратный эффект. Почти автоматически Кит произнес:

– Не раскрывай своего глупого рта, Форсайт. – И от чувства бессилия затрясся, желание наброситься на меня улетучилось, сменившись еще более усилившимся чувством ненависти.

Я вдруг обнаружил, что рядом со мной стоит мой сын Элан, он держался за мой костыль и с опасением поглядывал на Кита. Почти тут же появился Нил, вставший с другой стороны и удивленно глядевший на Кита. Столько лет не привыкший сдерживаться и не стеснявшийся показывать свой дурной нрав, Кит занервничал, увидев перед собой детей.

– Пойдем, папочка, пойдем, – тянул меня за костыль Элан. – Генри зовет тебя.

Я проговорил:

– Ладно, – и решительно двинулся прямо на Ханну с Джеком, стоявших у меня на пути. Они растерянно расступились – нельзя было сказать, чтобы их лица выражали дружелюбие, но безудержной злобы, обуревавшей их в пятницу утром, не было.

– Ты, значит, выпроводил их, – сказал Генри.

– Последнюю точку поставил твой рост.

Он рассмеялся.

– А еще я сказал им, что ты разберешь большой шатер и уедешь восвояси, если это безобразие будет продолжаться, а это для них – нож острый.

Он кивнул:

– Полковник говорил мне об этом. Так какого черта ты взялся выручать их?

– Из упрямства.

Кристофер огорченно промолвил:

– Ведь мы бросили тебя, папа.

– Мы побежали за помощью, – заверил меня Эдуард, искренне в это веря.

Обращаясь к себе столько же, сколько ко мне, Тоби прошептал:

– Мы испугались. Взяли и убежали.

– Вы примчались в контору, чтобы вытащить меня оттуда, – не согласился я, – и это был храбрый поступок.

– Ну, а потом… – не унимался Тоби.

– В настоящей жизни, – мягко произнес я, – никто не бывает героем с утра до вечера. И ни от кого этого не ждут. Это просто невозможно.

– Но, папочка…

– Я обрадовался, что вы побежали за полковником, поэтому выбрось это из головы.

Кристофер с Эдуардом сочли благоразумным поверить мне, но Тоби определенно сомневался. За эти пасхальные каникулы случилось столько вещей, что он никогда их не забудет.

Из большого шатра вышли, мило болтая между собой, Роджер и Оливер. После того как Оливер обошел утром воздвигаемые палатки, осмотрел большой шатер, бушевавший в нем пожар пошел на убыль и затем погас. Ну кому какое дело до Гарольда Квеста, в конце концов, резюмировал он. Генри сотворил чудо – все будет хорошо. Они с Роджером продумали в деталях, как наилучшим образом распространять афишки с программой скачек, чтобы они были у всех, как раздать значки для входа членам клуба. По настоянию Оливера, для стюардов устроили отдельное помещение прямо за финишем внутри скакового круга. Совершенно необходимо, сказал он, чтобы стюарды, поскольку больше нет их комнаты на верхушке трибун, все-таки получили возможность видеть весь ход скачек. Роджер раскопал художника, специалиста по надписям, который согласился променять кресло перед телевизором в пасхальный день на «Только для стюардов», «Помещение клуба», «Посторонним вход запрещен», «Жокейская для женщин» и «Бар для членов клуба».

Роджер с Оливером сели в роджеровский джип и отправились по каким-то своим делам. Они не отъехали и двадцати ярдов, как вдруг резко развернулись назад и остановились рядом с нами.

Роджер высунул голову и руку со сжатым в ней моим мобильным телефоном.

– Эта штука зазвонила, – крикнул он мне, – я ответил. Кто-то, назвавшийся Картеретом, хочет поговорить с вами. Вы дома?

– Картерет! Фантастика!

Роджер передал мне аппарат, и они уехали.

– Картерет? – спросил я в трубку. – Это ты? Ты в России?

– Нет, черт побери, – зазвучал у меня в ухе давно знакомый голос. – Я здесь, в Лондоне. Ты сказал жене, что дело очень срочное. После того как годами ничего, даже открыточки на Рождество, все, конечно, сверхсрочно! Так что тебе приспичило?

– Э… в общем, понимаешь, мне нужна твоя помощь, вернее, не от тебя, а от твоей памяти о довольно далеком прошлом.

– Какой черт мучает тебя? – В его голосе послышалось нетерпение и что-то похожее на досаду.

– Помнишь Бедфорд-сквер?

– Как его можно забыть?

– Я столкнулся со странной ситуацией и подумал… Ты случайно не помнишь студента, которого звали Уилсон Ярроу?

– Кого?

– Уилсона Ярроу.

Пауза. Затем голос Картерета нерешительно произнес:

– Он был года на три старше нас?

– Точно.

– Он еще был замешан в какой-то громкой истории.

– Да. Ты не вспомнишь, что конкретно?

– Черт, это же было тысячу лет назад.

Я вздохнул. Я надеялся, что Картерет со своей цепкой памятью, что было доказано множество раз, даст мне быстрый и подробный ответ.