Миллионы Стрэттон-парка - Страница 53

Одетая в отлично скроенные бежевые брюки и ярко-красный свитер, Ребекка источала испепеляющую ярость.

– Я прикончу этого вшивого кретина, – возвестила она миру. – Он напрашивается на то, чтобы его переехали, и я это сделаю. Клянусь, сделаю, если он еще раз осмелится назвать меня «милашкой».

Я чудом удержался от того, чтобы не рассмеяться. Не видевший причины сдерживаться, к тому же сразу же рассмотревший во взбешенной женщине вставший на дыбы феминизм, Генри просто загоготал. Она полуприщурила глаза, и он получил полный заряд яда, что не произвело на него никакого впечатления.

– Где Оливер? – В ее голосе, как и в ее манерах, сквозила надменность. – Ну, тот, кто приехал передо мной?

– В этой конторе, – показал Генри и, готов поклясться, едва не добавил «милашка».

Он явно забавлялся, глядя ей вслед и наблюдая, как она удалялась своей кошачьей походкой, за что, несомненно, схлопотал бы оплеуху, стоило ей только обернуться.

– Красивая и смелая девчонка, – заметил я. – Обо всем остальном можно только пожалеть.

– Кто это?

– Достопочтенная Ребекка Стрэттон, жокей, выступает в стипль-чезе.

Генри опустил брови, она перестала его интересовать на данный момент.

– Пиво, – объявил он.

И снова его остановил очередной автомобиль, на этот раз маленький черный «Порш», вылетевший на площадку с частной внутренней дороги и почти неприметно остановившийся за одним из грузовиков Генри. Из него никто не вылез. Окна машины были затененными, и невозможно было разглядеть, кто сидел в машине.

Генри кивнул в сторону вновь прибывшего.

– Это еще что за прохиндей за моими грузовиками?

Он крадущимся шагом приблизился к «Поршу», поглядел и тут же вернулся.

– Тощий юнец, очень похож на «милашку». Сидит в машине, двери заперты. Говорить со мной не захотел, – сказал он и хитро посмотрел на меня. – Знаешь, так это махнул рукой, как делают шофера-итальянцы! Говорит это тебе что-нибудь?

– Скорее всего это Форсайт Стрэттон. Двоюродный брат «милашки». Он действительно очень похож на нее.

– Как поступим с порожней тарой в барах?

– Хозяева знают, что с ней делать.

– Ну что же, тогда давай по пиву.

– По пиву, так по пиву.

За пивом мы обсудили то, что еще оставалось сделать. Его бригада останется работать до полночи или позже, обещал он. Они переспят в кабинах грузовиков, как им случается делать очень часто, и закончат работу рано утром.

– Я останусь на скачки, – сказал Генри, – разве можно после всего этого пропустить их?

К нам присоединился вконец измочаленный Роджер.

– Я еще никогда не видел Оливера в таком жутком настроении, – сообщил он. – Ну а Ребекка…

Ребекка не заставила себя ждать, появилась сразу за ним, но, не подходя к нашей группе, попыталась проникнуть через свинченные секции ограды, закрывавшей разрушенную часть трибун. Когда это не получилось, она ринулась обратно к Роджеру и непререкаемым тоном потребовала:

– Пропустите меня через ограждение. Хочу посмотреть на ущерб.

– Я не распоряжаюсь ограждением, – сдержанно произнес Роджер. – Возможно, вам следовало бы поговорить с полицией.

– Где эта полиция?

– По ту сторону ограждения. Она прищурила глаза:

– Тогда давайте мне лестницу.

Увидев, что Роджер не бросился сломя голову выполнять ее приказание, она остановила проходившего мимо рабочего:

– Принесите мне стремянку.

Когда он притащил лесенку, она не сказала ему ни спасибо, ни пожалуйста. Просто велела поставить ее, указав, где именно, и небрежно кивнула ему, когда он отступил назад, чтобы пропустить ее к ступенькам.

Она поднялась на лесенку, двигаясь с той же кошачьей пластичностью, и долго вглядывалась в то, что скрывалось за оградой.

Как старые бывалые служаки, Роджер с Оливером моментально слиняли, предоставив мне одному выслушивать язвительные замечания Ребекки.

Она спустилась с лесенки с легкостью и грацией спортсмена, бросила высокомерный взгляд на мои костыли, без которых я пока еще не мог обходиться, и повелительным тоном сказала, чтобы я немедленно покинул ипподром, так как не имею никакого права находится на нем. Как не имел права находиться на трибунах два дня назад, утром в пятницу, и если я думаю учинить Стрэттонам иск за ущерб, возникший в связи с полученными травмами, то этот номер не пройдет – Стрэттоны подадут на меня в суд за нарушение границ собственности.

– О'кей, – сказал я. Она замигала глазами:

– Что о'кей?

– Вы разговаривали с Китом?

– Не ваше дело, я говорю вам, покиньте ипподром.

– Благополучие этого ипподрома – мое дело, – проговорил я, не двигаясь с места. – Мне принадлежит восемь сотых его. А вы, и то только после утверждения завещания, получите три сотых. Так у кого больше права находиться здесь?

Она снова сузила сверкающие глаза, с необычайной легкостью забыв о ранее произнесенных грозных требованиях, и сказала уже почти миролюбиво:

– Что вы имеете в виду – после утверждения завещания? Это мои акции, так сказано в завещании.

– По английским законам, – сказал я, зная это после ознакомления с завещанием матери, – никто не обладает правом собственности на унаследованное имущество, пока не установлено, что завещание подлинное, пока не уплачены налоги и пока не выдано удостоверение об утверждении завещания.

– Я вам не верю.

– Это не отменяет законы.

– Вы хотите сказать, – вскипела она, – что мой отец, Кит и Айвэн не имеют права быть директорами? Что все их дурацкие решения не имеют законной силы?

Я с удовольствием разрушил затеплившиеся в ней надежды: