Миллионы Стрэттон-парка - Страница 23

– Планы ипподрома находятся там, – сказал Дарт. – Как насчет того, чтобы открыть его?

– Вашему батюшке это вряд ли понравится.

– Это уж как пить дать. Только не говорите, что это аморально и непорядочно. Вы же сами сказали, что можете.

– Ну, в данном случае речь идет о чем-то очень личном.

Однако я подошел поближе и, нагнувшись, постарался получше рассмотреть замок. С внешней стороны при тщательном разглядывании можно было различить только почти неприметную замочную скважину – не знай о ней Дарт, ее можно было бы и не заметить, особенно если учесть, что ее закрывала картина, изображавшая сборище охотников с кучей гончих, что делало эту панель ничем не отличающейся от всех остальных.

– Ну? – нетерпеливо спросил Дарт.

– На что похож ключ к этому замку?

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, маленький ли это короткий ключик или здоровый, с продолговатой узкой бородкой и набором разных выступов и выемок на конце?

– С длинной бородкой.

Я выпрямился и огорчил его своим сообщением.

– Я к нему не притронусь, – сказал я. – А не лежит ли ключ где-нибудь в этой комнате?

– Еще подростком я потратил недели, чтобы найти его. Ничего не получилось. А что, если немного поднажать?

– Абсолютно исключено.

Дарт стоял, перебирая лежавшие на столе вещицы.

– А если ножом для разрезания бумаг? Или этим? – он протянул мне крючок на длинной ручке для застегивания ботинок или перчаток. – Мы же не собираемся ничего украсть. Только посмотреть.

– Почему ваш отец прячет планы под замок?

Дарт пожал плечами.

– Он по натуре страшно скрытен. Скрытность требует столько сил. У меня бы их просто не хватило.

Замок был очень старый, с довольно простой выемкой для ключа и скорее всего прикреплен прямо сверху на внутреннюю сторону дверцы. Замочная скважина была длиной около дюйма, размер, вполне подходящий для легкого вскрытия. Если нет под рукой ключа, на котором можно было бы надпилить бородки, вполне могли сойти две проволочки. Впрочем, я и в голове не держал открывать его, по той простой причине, что Конрад имел бы вполне обоснованный повод выйти из себя, если бы об этом ему стало известно, а также потому, что не настолько горел желанием посмотреть на проект.

– Зря ездили? – сказал Дарт.

– Уж извините.

– А, ладно, – вероятно, разгоревшийся было у него авантюрный аппетит пошел на убыль под напором пробудившегося здравого смысла. Он изучающе посмотрел на меня:

– У меня такое чувство, что вы могли бы, но не хотите.

Поездка дала мне необходимую разрядку. Я посмотрел на часы и спросил, не сможет ли он отвести меня назад на ипподром. Он сказал, что сможет, очевидно, он испытывал такое же чувство, как и я. Я не оправдал его надежд, это было совершенно очевидно.

Мы ехали снова в его машине, и я спросил, где он сам живет.

– В общем-то, – ответил он, – в Стрэттон-Хейзе.

– Это что, деревня?

– О Боже, нет. – Ему понравилась эта мысль. – Это дом. Хотя, если задуматься, он большой, как целая деревня. Дедушкин дом. Мой старик почувствовал себя страшно одиноко, когда умерла бабушка, и он попросил, чтобы я с ним пожил. Это случилось десять лет назад. Киту это, конечно же, пришлось не по вкусу. Он попробовал выжить меня оттуда, а самому въехать. В общем-то, он прожил там много лет. Он заявил, что считает совершенно ненормальным, чтобы туда въехал двадцатилетний мальчишка, но дед и не думал разрешать ему вернуться. Отлично помню, сколько было крику. Я старался не попадаться Киту на глаза, когда он приезжал. В этом не было ничего нового, вы же понимаете. Так или иначе, но я любил деда, и мы прекрасно ладили. Каждый вечер мы вместе ужинали, чуть ли не каждый день я возил его в машине по нашему поместью и на ипподром. Он и в самом деле управлял бегами. То есть полковник, на которого жаловалась Ребекка, полковник Гарднер, он управляющий ипподромом, делал все так, так хотелось деду. Что бы там ни говорила Ребекка, он отличный управляющий. У деда был исключительный дар подбирать людей вроде полковника Гарднера и той пары, на которую я полагаюсь, управляющего фермой и агента, работающего с арендаторами. Да и вообще, если быть откровенным, в нашей семье был один-единственный гений, это первый барон, он был банкиром, и его хватке позавидовал бы сам Мидас.

Все это он произнес легкомысленным тоном, словно подсмеиваясь над собой, но закончил монолог с глубоким чувством:

– Мне ужасно не хватает старика, знаете ли, ужасно.

Так мы неторопливо беседовали, пока снова перед нами не замаячили демонстранты в шерстяных шапочках.

– Стрэттон-Хейз, – сказал Дарт, – почти сразу за воротами. Недалеко. На самой границе ипподрома. Хотите посмотреть его? Это там жила ваша мать с Китом. Там она бросила Ханну.

Я посмотрел на часы, но любопытство возобладало над чувством родительского долга. Я сказал, что мне это очень интересно, и мы поехали.

Стрэттон-Хейз был полной противоположностью конрадовскому дому – целостная старинная громада в духе Хардвик-холла, только меньшего по размерам. Здание семнадцатого века, прекрасная гармония стекла и камня, построенное в елизаветинские времена сказочных богатств. На протяжении четырехсот лет оно выглядело точно так же, как сейчас, и, конечно, так же, как сорок лет назад, когда моя мать вошла в него невестой.

Она говорила про «стрэттоновский дом» как бессердечный каменный мешок, стены которого, подобно зловещему экрану, отражали ее страдания и горести, поэтому я совершенно не был подготовлен к его легкому, ненавязчивому великолепию. Мне он показался дружелюбным и гостеприимным.